«Локомотив» уходит в небо. 40 дней прошло, как погибла команда. Ее помянули на «Арене-2000» и малыши, и не бывавшие на хоккее старики

Добавлена: 17.10.2011 09:33
Источник: Рассказова И., "Советский Спорт"

Вчера, на сороковины «Локомотива», люди, собравшиеся у арены задолго до начала траурного вечера, плакали так же, как в тот черный сентябрьский вечер. Плакали даже те, кто прежде никогда не ходил на хоккей.

«Мы не были на матчах, – две старушки, бережно поддерживая друг друга под руку, медленно, как во сне, идут вдоль стены с живыми цветами, венками, плакатами и снимками хоккеистов, которых не стало. – Но мы не спали ни одной ночи с тех пор, как услышали об этом ужасе... Все время дрожат руки. Ни о чем больше думать не можем... Пенсия у нас маленькая, но мы купили билеты на прощальный вечер. Из дома редко выходим, тяжело – если только в магазин и обратно. А сегодня не могли не прийти.»

...Малыши в свитерах «Локомотива», обнявшись, тянут гвоздики к портрету Саши Галимова. Их бабушка, Валентина Мартыненко, тщетно пытается поймать их ручки, крепко сжимающие цветы: «Скорее, скорее, пойдемте на трибуну, папа нас ищет!».

– У меня шестеро внуков. Младшему и трех лет еще не исполнилось, – с неверной, дрожащей улыбкой рассказывает она. – Но мы все болели за «Локомотив», ни одного домашнего матча не пропускали.

– И такие малыши выдерживали все три периода?

– Да их домой было не увести! У каждого был «свой» хоккеист. Старшенькая Кирюхина очень любила. У нее его портрет висит над кроваткой... Автографы не просили, стеснялись. Да и ребят после игр такая толпа окружала… Мы просто смотрели на них и радовались оттого, что они у нас есть, что мы их любим. Да что говорить, если у моих внуков игрушки были – шайбы, клюшки, шлемы.

– Как вы сказали внукам, как объяснили, что их любимых ребят больше нет?..

– Они сами все поняли... И больше на хоккей не хотят ходить. Мы пытаемся уговорить их пойти на молодежную команду. У нас же еще «Локо» остался. И ему тоже болельщики нужны, наша поддержка. Но нет, отказываются. Рана еще не зажила... Не могут они пока никого принять в свое сердце.

...Девушки в черном, присев на корточки, выкладывают из свечей цифру: «52». По-октябрьски жестокий, резкий ветер тут же тушит слабое пламя. Но половина свечек наперекор осени продолжает гореть.

– Простите, «52» – это...

– Это номер Максима Шувалова. Он был нашим близким другом.

И отворачиваются от пытающейся их снять телевизионной камеры:

– Не надо, не спрашивайте нас ни о чем... И, ради бога, не снимайте... Как об этом сказать словами? Это будут только слова... Мы, наверное, никогда не научимся об этом говорить... Никогда не найдем слов, чтобы передать эти страшные чувства. О них можно только плакать...

...Плакаты у арены продолжают кричать Александру Галимову: «Саня, борись! Пожалуйста, только живи!». Никто не стал их снимать, потому что в памяти – четыре дня Саниной борьбы за жизнь в ожоговом отделении сначала ярославской, а затем и московской больницы. Ярославль не заставить забыть, что и со льда Саша всегда уходил последним.

А на погруженной в прощальный сумрак арене вечер памяти начинается паровозным гудком – возможен ли для «Локомотива» другой реквием? Нет, конечно, возможен. И он был написан Витей Быковым. Его «Прерванный полет» о погибшем «Локомотиве» прочли благодаря Интернету по всей России. А на «Арене-2000» вслед за диктором вчера повторяли наизусть: «Не излить мне всей скорби на волю. Задрожал карандаш мой в руке. Почернел от немыслимой боли древний город на Волге-реке».

И с потолка арены падали светящиеся капли – ударяясь и расплываясь на льду, словно на принявшей задымленный самолет Волге, – как воспоминание о дождях, ливших тогда, в те жуткие сентябрьские дни над Ярославлем, и о слезах, не высохших на детских глазах и на глазах стариков до сих пор.

* * *

Болельщица «Локомотива» Екатерина Кожан: «Ребята снятся мне счастливыми...»

Высокая девушка в свитере Вашичека (я не стала спрашивать у Кати Кожан, почему она носит именно этот свитер, – как только Йозеф Вашичек появился в «Локомотиве», болельщики сразу же, не договариваясь, принялись называть его «Нашичеком») подходит к ледовому дворцу со связкой воздушных шаров. Красных и голубых.

Вместе с подругами, вынув маркеры, они пишут на голубых шарах имена и фамилии членов разбившегося экипажа Як-42. А на красных – номера и прозвища хоккеистов. Некоторые надписи понятны сразу – «Т-17. Ванечка Ткаченко». Смысл других – «Сахарок» – известен только самой Кате, сопровождавшей команду почти на каждом выезде.

– Мы решили, что это будет символично... – тихо говорит Катя. – На сороковой день души умерших покидают землю... И нам захотелось проводить ребят по-своему, подписав шарики в наших клубных цветах и именно так, как мы называли их... Пепе, Кирюха.

– Катя, а почему Сахарок?

– Сахарок – это Саша Васюнов. Мы сами пока не знаем, почему – Сахарок. У Сашеньки на могиле его родные положили коробку с сахаром. И мы решили: пусть он и для нас теперь будет Сахарком. Я не могу сказать, что с кем-то мы были друзьями. Мы фотографировались с ними, брали автографы, немножко общались после игр. О том, что наша команда погибла, мы узнали в автобусе, когда ехали в Минск на их матч, который так и не был сыгран. Как мы пережили, что происходило в этом автобусе в первые минуты – не могу вам описать. Сейчас мне ребята уже не снятся, а в первые недели все время снились. Снились Ваня Ткаченко, Саша Галимов. Улыбающиеся, счастливые... Живые... И мои сны были правдой. Они живы, пока мы их помним.

– А существует какая-то история, связанная с прозвищем Сахарок?

– Наверное. Мы стараемся сейчас всем, чем только можем, помогать их семьям, часто встречаемся с родителями и женами мальчиков на кладбище, но расспрашивать их просто страшно. Мы собираем для них деньги, кто-то сдает 10 рублей, кто-то – 10 тысяч, но это же неважно. Каждый старается и отдает то, что может... Мы не передаем собранные деньги из рук в руки, это неудобно, люди ведь из деликатности будут отказываться и, пожалуй, ничего у нас не возьмут.

– Вы передаете деньги в клуб?

– Да, мы надеемся, что в клубе лучше представляют, как это сделать...

– Известие о том, что Ваня Ткаченко занимался благотворительностью, перечислял больным детям огромные суммы, – потрясло всех. И, если бы Ваня не погиб, никто так и не узнал бы о его прекрасном поступке. А вы, болельщики, знали?

– Мне очень жаль, что о Ваниной помощи больным детям узнал весь мир. Если Ваня не хотел, чтобы об этом кто-нибудь знал при жизни, то об этом, я считаю, никто не должен был знать и после его смерти. На самом деле благотворительностью занимались все ребята, все перечисляли большие суммы. Но они молчали об этом. Это правильно. По-человечески. Давайте и мы – помолчим...

* * *

Учитель Даниила Собченко Эльвира Озимова: «Мальчишки не разрешали мне стареть!»

Девятая ярославская школа – особенная. В ее хоккейных спецклассах нет девочек. А сидящие за партами мальчики заставили свою учительницу, хрупкую, интеллигентную блондинку Эльвиру Озимову, проводить родительские собрания на трибунах, во время матчей, разбираться в тонкостях игры защитников, нападающих и вратарей. И – не давали расслабиться.

Мы разговорились вчера, на арене «Локомотива». До меня случайно донесся обрывок разговора о будущем музее в память о погибшей команде.

«МАМА ДАНИ ПРИВЕЗЛА ЕГО СОЧИНЕНИЕ…»

– Эльвира Викторовна, но музей скорее всего появится не скоро?

– Думаю на это уйдет не меньше года. У нас в школе хранится первый кубок, который выиграл Ваня Ткаченко с молодежной сборной. Он сразу же подарил его нам. Чудом, случайно сохранился старый дневник Юры Урычева. Мама Даниила Собченко прилетела вчера в Ярославль из Украины и привезла его школьное сочинение.

– А тема сочинения?

– «Как стать хорошим человеком». Другие родители обещали принести игровые майки ребят. А шайб и клюшек у нас достаточно, все – именные, с автографами. Даниил появился в нашей школе только в шестом классе. Ему было очень тяжело, он оказался в Ярославле один, родители остались на Украине. И в какой-то степени я заменила ему маму. Он внутренне был очень сильным мальчиком, настоящим лидером. Он был лидером и на льду, и в классе, в отношениях с другими мальчишками. Но иногда ему нужно было теплое слово, совет в какой-то непростой ситуации. И он приходил ко мне. Мне было очень приятно его доверие. Господи, какой это был мальчик… Жизнерадостный, светлый.

Хотя, я должна вам честно признаться, для того, чтобы разбирать с ним неудачно сыгранные матчи, мне пришлось серьезно изучать хоккей.

– Как это выглядело?

– У нас классные руководители хоккейных классов в обязательном порядке раз в неделю ходили на хоккей. Там мы виделись с родителями. Там, на трибуне, у нас решались многие вопросы: и чисто житейские ситуации, связанные с поведением, и проблемы с учебой.

– На уроках хоккей часто обсуждали?

– После побед они приходили в класс с очень хорошим настроением. Но после поражений… Проигрывать же никто не любит! И нередко уроки ОБЖ, где речь изначально должна была идти о безопасности жизнедеятельности, посвящались разбору их ошибок.

– Вы никогда не жалели, что решились стать классным руководителем хоккейного класса?

– Я жалела только, когда они от меня ушли, после выпускного. Ребята не давали мне скучать. Они заставили меня узнать столько нового! Я же до этого не любила хоккей. Просто ничего не понимала в нем! А пришла к тому, что помню теперь счета сотен матчей.

Да, хоккейный класс многим отличается от обычного. Во-первых, в нем совсем нет девочек. И потому мне с мальчишками приходилось говорить о многом. В том числе и серьезно – о том, как вести себя с девочками.

– Вы учили их нравиться девочкам?

– Скорее – правилам хорошего тона, джентльменскому отношению к девочке. Они делились со мной всеми своими секретами. Я знала, кто с кем поссорился, кто с кем гулял. Или, предположим, нахулиганят и тут же прибегут: «Что теперь делать?! Как выпутываться?!». Не к директору же школы с такой дилеммой идти…

«ОНИ ЕЗДИЛИ В ДЕТДОМ»

– И выпутывались вы тоже вместе? Как вы справлялись? С чисто мальчишеским классом и их боевыми характерами? Или все решало доверие?

– Доверие. С этого все начинается в отношениях. Если нет доверия, то не может быть ничего, в том числе и отношений… У меня дочь их возраста. Поэтому я их очень хорошо понимала и чувствовала. Все сложности их возраста, все неразрешенные вопросы… Справляться было несложно отчасти и оттого, что они были мужчинами. Я все время чувствовала внимание к себе. Любой праздник, и не только традиционное 8 Марта, превращался в повод подарить мне цветы. Они не разрешали мне стареть.

Если я приходила без макияжа и маникюра, тут же следовала тонкая, но однозначная реплика с какой-нибудь парты: «Эльвира Викторовна, вы себя сегодня плохо чувствуете?». Имелось в виду: «Плохо выглядите». Я шутливо возмущалась: «А нельзя было мне об этом не говорить?!». Но на следующее утро, даже опаздывая, я делала все возможное, чтобы…

– …Подобных тонких замечаний больше не получать?

– Совершенно верно. Правда, я не могу сказать, что о правилах хорошего тона мне пришлось говорить с ними очень уж много. Все как один очень любили и уважали своих мам. И от мам им все уже передалось. Помните, как выиграв на молодежном чемпионате мира в Америке, первое, что они сделали, стали кричать в телекамеры: «Мама, я это сделал!».

– Плохие оценки вам приходилось ставить скрепя сердце? Как Даниилу, который жил в Ярославле вдали от семьи, удавалось совмещать учебу с хоккеем?

– Даня был боец. И с учебой он справлялся, как боец. Любимым предметом его, естественно, был хоккей. Тем не менее до девятого класса он достаточно легко учился на четверки и пятерки. Но, после того как его начали вызывать в сборную, времени на учебу у него уже оставалось мало. Но закончил школу он все равно хорошо, поступил в институт.

С Даниилом у нас за все годы, пока он учился у меня в классе, была только одна «внештатная» ситуация. Когда он подрался с мальчиком из команды и родители этого мальчика заявили на Даню в милицию. Год он состоял на учете. И весь тот год очень примерно себя вел. Я рассказываю теперь об этом свободно, потому что Даниил и сам этого факта о себе не скрывал. Что было, то было. Да здесь, собственно, ничего такого и нет. Для мальчишки это обычная история. Главное, он вырос добрым, светлым человеком. И в детстве был таким же. Всегда…

– Говорят, что так рано уходят чаще всего добрые, светлые. Почему, как вы думаете? Видите в этом какой-то смысл?

– Не вижу! Вот именно – не вижу! Мы и с родителями ребят об этом много говорили. В том числе и сегодня, на трибуне. Нет, я не понимаю, почему… О том, что Ваня Ткаченко помогал больным детям, мы узнали из прессы, когда его не стало. А теперь мне их родители рассказывают, что они всей командой ездили в детский дом. Постоянно. С подарками.

Комментарии:

Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.